Николаевское кавалерийское училище Классицизм

Пам. арх. (федеральн.)

Дом Кондукторской школы

1820 - инж. Треттер В. К.

1822-1825 - Штауберт Александр Егорович (постановление...)

Лермонтовский музей (1883-1917)

Завод радиотехнического оборудования. Концерн ПВО "Алмаз-Антей"

В 1819-1820 г. в Петербурге была основана Военно-строительная и Кондукторская школа для подготовки специалистов среднего звена.
Для школы был выделен участок на углу Обводного канала и Ново-Петергофского проспекта, на котором в 1820 г. инженер В. К. Треттер построил двухэтажный каменный дом.
В 1822-1825 гг. арх. А. Е. Штауберт перестроил дом Кондукторской школы, придав ему классический облик. Теперь здание состояло из главного корпуса и трех флигелей. Во второй половине ХIХ века был надстроен третий этаж северо-западного флигеля и оформлен актовый зал. В 1917 г. восточный фасад украсил горельеф скульптора И. Крестовского, посвященный памяти выпускников, погибших во время Первой мировой войны.

В 1839 г. сюда перевели Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров

Школа гвардейских подпрапорщиков учреждена 9 мая 1823 г. для подготовки офицеров гвардейской кавалерии. Она была открыта в присутствии великого князя Николая Павловича с задачей "докончить военное воспитание молодых дворян, поступающих на службу в пехотные гвардейские полки".Обучение проводилось два года. Два года спустя школа переехала во дворец Чернышева у Синего моста.
В 1826 г. при школе сформирован эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии и она получила наименование Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
С 1838 г. прием стал осуществляться по конкурсному экзамену из детей 13-15 лет, желающих служить в гвардии. Срок обучения стал четырехлетним. Лучшие выпускники школы производились в офицеры наравне с камер-пажами Пажеского корпуса, а остальные - наравне с пажами. В 1839 г. школа окончательно переселилась к Обводному каналу в расширенное здание Кондукторской школы.
В 1859 г. в связи с упразднением звания подпрапорщика школа стала называться Николаевским училищем гвардейских юнкеров.
В 1864 г. училище было преобразовано в Николаевское кавалерийское училище.
В 1882 г. одновременно с преобразованием военных гимназий в Кадетские корпуса пансион назван Николаевским Кадетским корпусом в честь монарха, в царствование которого “положено начало” заведению.
В 1918 г. Николаевское кавалерийское училище было закрыто.

см. Церковь Сошествия Святого Духа при Николаевском кавалерийском училище

Завод Радиотехнического Оборудования
1 января 1966 г. на основании приказа Министра Радиотехнической промышленности СССР за № 430 от 20.12.1965. организация п/я 487 (см. наб. Обводного канала 197-201) объединена с заводом Радиотехнического оборудования под названием последнего - ЛЗРТО - Ленинградский завод Радиотехнического оборудования, подчиненный 13-му Главному Управлению Министерства. До объединения ЛЗРТО организовался 03 апреля 1961 г. по приказу №9118 Ленинградского Совета народного хозяйства на базе 71 военного завода тракторного производства, который перебазировался в другое место. Завод РТО и организация п/ящ. 487 выпускали однородную продукцию радиоаппаратуры. В силу чего возникла их необходимость объединения. Кроме того, необходимо устранить нерентабельность в бывших заводах мелкого масштаба, и переход на новое планирование производства продукции в заводе и хозрасчет.

Ускорению радиопрофилирования завода РТО способствовал перевод специалистов по радиотехнике с завода полиграфических машин.

Слияние двух предприятий позволило создать в системе радиопромышленности страны высокопотенциальное объединение по выпуску оборонной радиотехники, которое стало постоянно участвовать в выполнении перспективных заданий государственной важности.

Приказом Министерства радиопромышленности СССР №227/к от 14.03.1990 г. ЛЗРТО переименован в Производственное объединение "Ленинградский завод радиотехнического оборудования" (ПО "ЛЗРТО").

В 1992 г. ПО "ЛЗРТО" было преобразовано в Государственный завод радиотехнического оборудования (ГЗРТО). Основание: Устав завода, зарегистрированный под №233 от 11.03.1992 г.
ГЗРТО приказом Минэкономики РФ от 27.04.1999 г. №216 переименован в Федеральное государственное унитарное предприятие "Завод радиотехнического оборудования" (ФГУП "ЗРТО").

С 26 декабря 2002 г. в результате приватизации завод преобразован в Открытое акцио-нерное общество «Завод радиотехнического оборудования» в составе ОАО «Концерн ПВО «Алмаз-Антей». Осенью 2007 г. руководством ОАО «Концерна ПВО «Алмаз-Антей» было принято решение о реализации проекта создания Северо-Западного регионального центра.

Идея строительства СЗРЦ на базе ОАО «ГОЗ Обуховский завод» полностью соответствует программе вывода промышленных предприятий из центра города, которую реализует правительство Санкт-Петербурга, и позволяет высвободить значительные площади для их дальнейшего использования в непроизводственных целях.

В соответствии с проектом создания СЗРЦ на территорию Обуховского завода планировалось из центра Санкт-Петербурга перевести предприятия, входящие в состав Концерна ПВО «Алмаз-Антей»: ОАО «Завод радиотехнического оборудования», ОАО «Ордена Трудового Красного знамени Всероссийский научно-исследовательский институт радиоаппаратуры», ОАО «Конструкторское бюро специального машиностроения» и ОАО «Российский институт радионавигации и времени».

С 2011 г. АО "Завод Радиотехнического Оборудования" располагается на пр. Обуховской Обороны, 120 лит.

(zrto.org сайт завода 13.04.2012 sperling, spbarchives.ru 09.09.2017; Наталия)

Ленинградский завод радиотехнического оборудования. Основан в августе 1951 г. С 1951 - Завод No 779 МСП, МРП, п/я 487, в декабре 1965 вошел в состав Ленинградского завода радиотехнического оборудования, ФГУП «Завод радиотехнического оборудования». Продукция: электрофоны Ласточка, Юбилейный, РГ-5С «Невский».

Полностью здание училища передали ЛЗРТО в 1977-1978 г., когда сюда перевели администрацию с Обводного канала, 199-201. До этого РТО занимал флигель, выходящий на Обводный канал.

А до этого в здании была гинекологическая больница, а на 1-м этаже временно располагалась 25-я поликлиника (когда в основном ее здании на Фонтанке делался ремонт). (gordey2003)

Во дворе бывшего училища еще в 1960-е функционировал манеж, похоже и была секция верховой езды. Мальчишкой смотрел пару соревнований, давно было в памяти остались препятствия для лошадей, похоже конкур. (Рюрикович)

Во дворе был манеж и конюшни. В них располагалась единственная на тот момент в Ленинграде школа Высшего спортивного мастерства по конному спорту. По крайней мере, еще году в 1974 г. После она пререехала на Марата, откуда тоже была благополучно выселена. (narniya)

Лермонтовский Музей

Лермонтовский музей помещается по Ново-Петергофскому пр., в здании Николаевскаго

Кавалерийскаго училища, и открыт ежедневно, с 8 до 12 час. утра.

Музей основан в память поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, который воспитывался в Николаевском Кавалерийском училище и в нем же написал свои первые произведения, обратившия на него внимание общества.

Музей был открыт в 1883 г., 16-го августа. Основателем его был директор училища генерал Бильдерлинг, почему его портрет висит над входной дверью.

Музей занимает всего одну комнату. При входе в Музей, направо - картина Кондратенко "Домик в Пятигорске", где жил Лермонтов; портреты Лермонтова, его отца, матери и учителя; его деда, прадеда и бабушки, которая была воспитательницей юнаго поэта.

На этой же стене рисунок тушью, сделанный самим поэтом: "Миневры в Красном Селе".

Против входной двери, на стене, висит картина, изображающая место дуэли поэта с майором Мартыновым, близ Пятигорска и снимки: часовни, где погребен поэт; дома Верзилиных, в котором произошла ссора Лермонтова с Мартыновым и памятника на могиле поэта.

На левой стене выставлены рисунки, работы самого поэта.

Здесь же портрет кн. Васильчикова - друга Лермонтова и картина Кондратенко "Грот Лермонтова".

В углах зала, на вращающихся подставках, помещаются: снимки, рисунки и иллюстрации к некоторым произведениям Лермонтова (Боярин Орша, Демон, Княжна Мери, Сказка о купце Калашникове) и фотографии местностей, имеющих отношение к некоторым событиям из жизни поэта.

В Музее собраны: все сочинения Лермонтова; журналы, где помещены его статьи; музыкальные произведения с текстом из его стихотворений; рукописи и тетради Лермонтова, некоторые его письма; проекты памятников ему, портреты его, начиная с детских, и кончая последним портретом его, в чине поручика Тензинскаго пехотного полка; альбомы с портретами его родственников, современников и товарищей; полное дело о дуэли с французским подданнным Барантом, за которую поэт был удален из гусарского полка. В одной из витрин хранятся вещи, принадлежавшие поэту: кинжал, пожертвованная Музею принцем Лейхтенбергским шашка, трость, черкесский пояс и пороховница из серебра с буквою Л. Здесь же - альбом матери поэта, небольшая книжка в красном сафьяне, чувяки из красного сафьяна, щеточка, бумажник.

У левой стены - столик Лермонтова, на котором лежит поясное изображение покойного поэта. На небольшом столике, у окна, лежит портфель, работы бабушки поэта. У другого окна гипсовый бюст поэта, работы Зичи.

Посреди Музея стоит большая модель памятника Лермонтову, сделанная из дуба; на одной стороне вырезаны год и число рождения и смерти поэта, а с другой - названия полков, где он служил. Памятник представляет, украшенную лирой и пальмовыми ветвями из бронзы, усеченнную пирамиду, на которой поставлен бюст поэта.

(Путеводитель по С.-Петербургу. Изданiе С.-Петербургскаго Городскаго Общественнаго Управленiя.С.-Петербургъ.1903.С.289-290., люблюпитер )

В 1917 г. училище было расформировано, а собрание Лермонтовского музея почти целиком передано в Пушкинский Дом. (nasledie-rus.ru Наше наследие № 111 2014 г. 22.10.2017)

В 1907 г. по инициативе начальника Николаевского кавалерийского училища генерал-майора Де-Витта образован Комитет по сооружению памятника М.Ю. Лермонтову перед зданием училища на Ново-Петергофском проспекте.
Поэт был в 1834 г. выпущен из Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров прапорщиком в Лейб-гвардии Гусарский полк
1 октября 1913 г. состоялась закладка памятника по проекту Б. М. Микешина. Отливка скульптуры производилась на бронзолитейном заводе Карла Робекки в Петербурге.
Открытие памятника намечалось на 1 октября 1914 г., но этому помешала начавшаяся война, торжественное открытие и освящение памятника состоялось 9 мая 1916 г.

Также в 1916 г. открыты бронзовые других выпускников: композитора М. П. Мусоргского, ученого-географа П. П. Семенова-Тянь-Шанского и генерала Н. П. Слепцова (все три - скульптора В. В. Лишева) (, C. 232)

Как сообщили в Государст-венном музее городской скульп-туры, памятники-бюсты М. П. Мусоргскому и П. П. Семенову-Тян-Шанскому - выпускни-кам Кавалерийского училища - были выполнены скульптором В. В. Лишевым и установлены в 1916 г. на Лермонтовском проспекте, у здания бывшего Кавалерийского училища. В 20-е годы бюсты были сняты и до настоящего времени не сохранились. Художественно-экспертный совет по монумен-тальной скульптуре Главного управления культуры Исполко-ма Ленсовета принял решение об исполнении новых бюстов Мусоргского и Семенова-Тян-Шанского. Работа над бюста-ми поручена ленинградскому скульптору А. П. Тимченко.

В 1914 г. Большая Мастерская ул., Могилевская ул. и Ново-Петергофский пр. были объединены в Лермонтовский пр.

1940: Детский сад Ленинского района № 22 - Лермонтовский пр., 54 (Ленинград - 1940. С. 333)

1965: Типография № 4 - Социалистическая, 14, цех цветной печати - Садовая, 55/57,

цех малотиражных книг - ул. Марата, 58, участок размотки бумаги - Б. Московская, 4,

Филиал типографии № 4 - Лермонтовский пр., 54 (. С. 177.)

Неприятное и враждебное чувство пробуждалось в душе каждого старого кавалериста, когда посторонние кавалерийской жизни люди в обществе и печати обсуждали традиции училища, о быте которого и службе не имели никакого представления.

Трудно объяснить постороннему человеку, не имеющему понятия о кавалерийской службе, что обычаи Школы вызывались особыми требованиями жизни кавалерии и потому являлись обязательными для всех юнкеров без исключения, не допуская никаких исключений: хочешь быть кавалеристом, - исполняй их, как все; не хочешь, - считай себя выбывшим.

В Школе некадеты представляли собой редкое исключение, благодаря чему николаевские юнкера, принадлежа к одной социальной среде и получив одинаковое воспитание, были по своим взглядам, понятим и вкусам гораздо ближе друг к другу, нежели юнкера какого бы то ни было другого военного училища с более разнородным социальным составом. Такие условия создавали в Школе между юнкерами огромную спайку, прочную и надёжную, которая затем переходила и в кавалерийские полки.

9 мая 1823 AD , по мысли Великого Князя Николая Павловича (впоследствии императора Николая I), была учреждена в Спб. школа гвардейских подпрапорщиков с целью давать военное образование молодым людям, желавшим достигнуть офицерского звания в гвардейской пехоте.

Главный надзор над школой был поручен самому Великому Князю Николаю Павловичу, a во главе её был поставлен штаб-офицер гвардии, в помощь которому назначались ротный командир и 6 субалтерн-офицеров; учебной частью заведовал инспектор классов.

Учебный курс продолжался 2 года, на классные занятия полагалось ежедневно по 6 часов, a на фронтовые - по 2 часа.

Летом рота выводилась в Красное Село для несения войсковой службы вместе с гвардией.

Число обучавшихся в школе ограничивалось общею нормою подпрапорщиков в полках гвардии, по 24 человека на каждый; подпрапорщики в школе сохраняли полковую форму.

Первое время школа помещалась в казармах лейб-гвардии Измайловского полка, но в 1825 AD она была переведена в бывший дом графа Чернышёва y Синего моста (в 1913 AD здание Гос. Совета).

В 1826 AD при школе был сформирован эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии, и всё заведение получило наименование "Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров "; в ней было положено содержать 192 подпрапорщика и 99 юнкеров.

В 1838 AD школа получила новое положение, по которому в неё стали приниматься по конкурсному экзамену молодые дворяне от 13 до 15-летнего возраста, желавшие служить в гвардии; в роте было положено иметь 120 подпрапорщиков, a в эскадроне - 108 юнкеров, с платою в роте - по 1 204 рублей, a в эскадроне - по 1 254 рублей ассигнациями в год.

Вместо прежнего 2-годичного курса был 4-годичный учебный курс, причём в 2 младших классах заканчивалось общее образ-ние, a 2 старших посвящались военным наукам.

В 1839 AD школа была переведена в новое здание в Измайловском полку, занимаемое Николаевским кавалерийским училищем и до 1917 AD , (Лермонтовский /Ново-Петергофский проспект, д. 54)

В 1843 AD школа перешла в ведение главного начальника военно-учебных заведений.

В 1859 AD , вследствие упразднения звания подпрапорщика, школа была переименована в Николаевское училище гвардейских юнкеров.

В 1864 AD училище было преобразовано в Николаевское кавалерийское училище , рота была упразднена и оставлен лишь эскадрон со штатом в 200 юнкеров.

Новое училище было образовано из 2 старших классов прежнего училища, a 2 младших класса были отделены и преобразованы в приготовительный пансион (впоследствии Николаевский кадетский корпус ) на 100 воспитанников с 4-х годичным курсом обучения в объеме 4-х старших классов военных гимназий. В том же году в него допущен прием представителей всех сословий. Находился под наблюдением начальника училища и имел свое командование.

27 ноября 1878 AD приготовительный пансион преобразован (без изменения названия) в самостоятельное военно-учебное заведение с полным, 7-ми летним курсом военной гимназии и переведен в отдельное здание. Штат – 300 воспитанников (200 интернов, 100 экстернов).

Принимались дети всех сословий с 10 до 18 лет с платой за пансион 550 рублей, за приходящих 200 рублей.

В 1882 AD одновременно с преобразованием военных гимназий в Кадетские корпуса пансион назван Николаевским Кадетским корпусом в честь монарха, в царствование которого “положено начало” заведению.

С этого времени в Корпус принимались только те, кто пользовался правом на поступление в другие Корпуса и, кроме того, дети купцов и почетных граждан. Штат – 2 роты (160 интернов, 100 экстернов).

12 ноября 1903 AD Корпусу вручено знамя, грамота на которое выдана 20 сентября 1905 AD , освящение состоялось 13 мая 1906 AD в Петергофе в присутствии императора. На скобе надпись: “1838г. Общие классы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров”. Форма офицеров и кадет близка к кавалерийской.

За 35 лет самостоятельного существования (1878 – 1913 AD) курс закончили 1297 воспитанников: в военные училища поступили 136, в кавалерийские – 662, в специальные – 329.

В 1900 AD основано “Общество вспомощения бывшим воспитанникам Николаевского кадетского корпуса”, при котором существовал фонд имени генерала Я.А. Дружинина (директор с 1873 AD по 1900 AD).

В 1913 AD высочайше утвержден нагрудный знак для окончивших Николаевский Корпус.

Красиво выглядели кадеты Николаевского корпуса: синие брюки, двуцветный суконный пояс - красный с чёрным, в шашку.

По положению 1867 AD в училище принимались молодые люди не моложе 16 лиц из сословий, не обязанных рекрутской повинностью.

Все юнкера были обязаны вносить ежегодную плату по 400 рублей; с 1890 AD эта плата была увеличена до 450 рублей.

Сверх того, от юнкеров требовался реверс в размере 300 рублей, который возвращался им перед производством в офицеры.

Образовательный ценз остался прежний

В 1890 AD в училище была учреждена казачья сотня на 120 юнкеров для подготовки казачьих офицеров.

В 1897 AD стоимость годового обучения составляла: в Николаевском кавалерийском училище - 1260 рублей, в Николаевском кадетском корпусе - 429 рублей.

В 1913 AD право на поступление в училище имели:

1. воспитаники, окончившие курс в кадетских корпусах
2. молодые люди со стороны с ограничениями, указанными в ст. 692 кн. XV С. В. П. 1869 AD, изд. 3-е

В состав эскадрона принимались: казённокоштными кадеты, имеющие не менее 8 баллов по поведению и не менее 8 баллов в среднем но наукам, и своекоштными - с платою по 550 рублей в год.

В состав казачьей сотни принимались казённокоштными кадеты, принадлежащие к казачьему сословию, и сторонние молодые люди того же сословия при соблюдении условий, указанных в ст. 692, кн. XV С. В. П. 1869 AD, изд. 3.

Экстерны допускались лишь с разрешения главного начальника военно-учебных заведений

Поступающие в эскадрон обязаны были внести в обеспечение первоначального обзаведения при выпуске в офицеры сумму, размер которой устанавливался начальником главного управления военно –учебных заведений.

Принятие присяги в училище было событием чрезвычайно торжественным. В начале октября после церковной службы на плацу выстраивались юнкера: на правом фланге - старший курс, на левом - первокурсники.

Перед строем стоял аналой со святым Евангелием и крестом, неподалеку - оркестр. После приветствия начальника училища - равнение на знамя и сразу же, под звуки торжественного марша “Под двуглавым орлом” выносили белое знамя с золотым орлом на навершии древка. Знаменщик останавливался у аналоя, раздавалась команда “На молитву! Шапки долой!”.

Затем адъютант училища читал вслух военные законы, карающие за нарушение присяги и награждающие за храбрость. Юнкера были серьезны, ответственны, горячо молились, целовали поочередно крест. Евангелие и знамя, после чего возвращались на свои места в строю. Далее следовал церемониальный марш, после которого всех ждал праздничный обед, вечером - бал, на следующий день - первый отпуск в город, очень важное событие, так как по внешнему виду юнкера, его поведению в обществе и воспитанности судили не только о нем, но и обо всем училище.

В Петербурге целый век

Спорит с плёткой томный стек.

Кто тоннее всех одет?

Николаевский корнет

Особенно отличались своей выправкой и форсом юнкера Николаевского кавалерийского училища. У них была очень красивая форма, особенно парадная: большой кивер с султаном, жёлтый этишкет, ловко сидящий мундир с галунами, блестящие сапожки со шпорами "малинового" звона, белые замшевые перчатки и начищенная шашка.

Деревянная рукоятка эфеса шашки, об этом надо сказать несколько слов, была обязательно некрашеного твердого дерева, без лака, что должно было свидетельствовать о том, что юнкер так много "рубил", что в результате лак и стёрся.

“.. Этишкет, портупея и пояс должны были быть обязательно казёнными, выбеленные меловой краской, так как относились к Высочайше установленной форме гвардейской кавалерии и потому никакие фантазии в этой области не допускались и строго карались.

В Школе было принято носить собственное обмундирование, строго придерживаясь формы, что являлось довольно сложной “наукой”. Казённого обмундирования старший курс не носил никогда, а младший - только в стенах Школы. Собственное обмундирование подчинялось следующим правилам: шинель должна быть такой длины, чтобы доходить до шпор. Покрой каждой части обмундирования был строго определён и все портные столицы, работавшие на Школу, знали эти правила, как “Отче Наш”…”

На хороших лошадях, тоже дисциплинированных,- такие молодцы возбуждали к себе интерес девиц и молодых дам... На балах они пользовались их особой благосклонностью, да и трудно было найти лучших кавалеров и танцоров.

В память того, что в училище с 1832 по 1834 AD воспитывался знаменитый поэт М. Ю. Лермонтов, при училище в 1883 AD был открыт богатый по своим коллекциям "Лермонтовский музей" , a 1 октября 1913 AD перед зданием училища воздвигнут Лермонтову памятник (работы Б. М. Микешина) .

Как и вся Россия, готовясь отметить в 1914 AD столетие со дня рождения , воспитанники Школы решили поставить ему достойный памятник в сквере своего училища на Ново-Петергофском проспекте.

Чтобы собрать средства на сооружение памятника, юнкера училища (эскадрона и казачьей сотни), с разрешения начальства, три дня подряд устраивали в Михайловском манеже конноспортивные праздники. Билеты продавались от 50 копеек и выше, некоторые, зная, куда пойдут эти деньги, платили за билет 10-15 рублей.

На этих праздниках юнкера показывали своё искусство в вольтижировке, джигитовке и других упражнениях на конях и гимнастических снарядах. Многие номера выполнялись настолько красиво и легко, что превосходили трюки цирковых артистов. Были показаны лихая рубка, стрельба на полном скаку в цель, всякие упражнения с пиками, живые пирамиды на конях. Было показано "живое солнце", когда юнкер вертелся на пике, которую держали два юнкера, скачущие на лошадях.

Были разные игры - "Белой и Алой розы", в "лисичку", когда юнкера разделялись на группы и якобы вели войну. Некоторые молодцы превосходили сами себя и удивляли зрителей своей ловкостью.

Были показаны конные карусели, а под конец - парадный выезд в исторических формах кавалерии. Народ ломился на эти праздники, публика не только сидела, но и стояла в проходах. Гремели оркестры, аплодисменты, крики - браво, брависсимо, бис.

9 мая 1916 AD перед училищем открыты бронзовые бюсты других выпускников – М. П. Мусоргского, П. П. Семенова-Тян-Шанского и генерала Н. П. Слепцова (все три – скульптора В. В. Лишева).

9 мая 1898 AD училищу, по случаю 75-летия со дня его основания, был Высочайше пожалован штандарт.

"Закрытое заведение обязано, по мере нравственного роста своих воспитанников, постепенно поднимать в них сознание их человеческого достоинства и бережно устранять все то, что может унизить или оскорбить это достоинство. Только при этом условии воспитанники старших классов могут стать тем, чем они должны быть, - цветом и гордостью своих заведений, друзьями своих воспитателей и разумными направителями общественного мнения всей массы воспитанников в добрую сторону"

Из приказа Главного начальника Военно –учебных заведений Великого князя Константина Константиновича, 1001 AD (Этим приказом как бы выдвигались на первый план забытые в "Махотинское время" педагогичеcкие идеалы).

По действующему положению (Св. В. П. кн. XV и Прик. по воен. вед. 1890 г. 156), Николаевское кавалерийское училище имело своим назначением приготовление молодых людей для офицерской службы в полках регулярной кавалерии и в конных казачьих частях.

Училище состояло из двух классов, с годичным курсом в каждом; из строевой, учебной и хозяйственной частей. В строевом отношении оно составляло эскадрон и сотню; обучающиеся называли юнкерами. Штатный комплект юнкеров - 320, в том числе 120 казаков. Ближайшее заведование училищем возлагалось на начальника его; учебная часть состояла в ведении инспектора классов.

При училище состояли комитеты: педагогический, дисциплинарный и хозяйственный.

Командир эскадрона (сотни) наблюдал за строгим соблюдением подчинёным ему чинами правил дисциплины и чинопочитания, за воинским порядком и точным исполнением обязонностей службы, а также за нравственностью юнкеров эскадрона; руководил службой, строевым их образованием и внеклассными занятиями, воинским воспитанием; кроме того, на него возлагалось непосредственное заведование эскадронным хозяйством (одежда, снаряжение, правильность ведения отчётности).

Младшие офицеры (5, из них один адьютант) избирались начальником училища из офицеров кавалерийских войск, окончивших курс кадетского корпуса и кавалерийского училища или одного из высших учебных заведений. При этом, избираемые на должность должны были быть не выше чина штабс-ротмистра гвардии или ротмистра армии, прослужить в офицерском звании не менее 5 лет и пробыть непосредственно пред назначением в училище не менее 2 лет в строю.

С 1894 AD младшие офицеры прикомандировывались только на 6 лет, по истечении которых, если не открывалась вакансия на командование эскадроном (сотней), должны были возвращаться в свои части. Мера эта вызвана была желанием иметь в училище офицеров, недавно пришедших из строя и могущих привить юнкерам правильный взгляд на службу и на отношение к солдату. В 1905 AD в училище было решено перейти к постоянному составу (существующему до 1917 AD)

Index liborum

• Шкот, Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища, 1823-1898 AD, Спб., 1898 AD
• Потто В. А. Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища. СПб., 1873 AD
• Лалаев, Истор. оч. в.-учебн. зав-ний 1700-1880 гг.;
• Инструкция по учебн. части и прогр. преподавания 1883 г.;
• Кн. XV С. В. П. 1869 г., изд. 2 и 3-е;
• Пр. по в. в. 1894 г. № 270, 1896 г. № 238, 1900 г. №№ 18 и 137, 1905 г. №№ 242 и 433, 1908 г. № 16 1909 г. № 424, 1910 г. № 205, 1911 г. № 390;
• "Воен. Сб." за 1879, 1880, 1885, 1890 и 1902-05 гг.;
• П. Бобровский, Юнкер. уч-ща, обучение и воспитание
• Жерар Горохов, Русская императорская гвардия

В 1832 году М.Ю. Лермонтов подал прошение в Императорский Московский Университет об увольнении его из Университета «по домашним обстоятельствам» с просьбой приложения «надлежащих свидетельств для перевода в Императорский Санкт-Петербургский Университет с зачетом времени его пребывания в Московском Университете на словесном отделении». В просьбе Лермонтову Петербургский Университет отказал и разрешил прием на условиях сдачи вступительных экзаменов на 1-й курс.

Вместо университета Лермонтов поступил в Школу Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров, несмотря на желание его бабушки Е.А. Арсеньевой «не видеть своего внука военным». Ряд обстоятельств был причиной принятого Лермонтовым решения: прельщал короткий срок обучения, соблазняла военная служба с возможностью быстрой карьеры и скорой выслуги лет, наконец, уговоры друзей и родственников, уже поступивших в Школу.

4 ноября 1832 г. Лермонтов со всеми прочими «недорослями из дворян» держал экзамен и по оценке полученных баллов был зачислен приказом от 20 ноября кандидатом в Школу. 14 ноября был принят на службу лейб-гвардии в Гусарский полк на правах вольноопределяющегося унтер-офицера, а 18 декабря последовал следующий приказ по Школе: «На основания предписания заведующего Школой Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров г. генерал-адъютанта Нейгарта от 17-го числа сего декабря за № 273 определенные на службу, на правах вольноопределяющихся, в полки лейб-гвардии недоросли Михаил Лермонтов в Гусарский, Александр Головин в Конный и Николай Вырубов в Измайловский, переименовываются первые двое в юнкера, а последний в подпрапорщики с показанием по спискам из дворян, о чем объявляя по вверенной мне Школе, предписываю гг. эскадронному и ротному командирам с означенных юнкеров Лермонтова и Головина и подпрапорщика Вырубова, взыскать за употребленную при рассмотрении из документов вместо гербовой простую бумагу с каждого за один лист по два рубля, и доставить ко мне для отсылки в Уездное Казначейство. Генерал-майор барон Шлиппенбах».

В то время Школа Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских юнкеров помещалась в доме, купленном у графа И. Г. Чернышева, у Синего Моста. Это был роскошный дворец, построенный в 1764 – 1768 гг. по проекту архитектора де ля Мотта, куда Школа перешла из казарм л.-гв. Измайловского полка (на углу 1-й роты) 10 августа 1825 года. В громадном дворце гр. Чернышева гвардейские подпрапорщики занимали верхний этаж, кавалерийские юнкера и классы – средний, а внизу находилась большая зала, называемая учебной, для фронтовых занятий. Юнкерский эскадрон был разделен на четыре отделения: два кирасирских тяжелой кавалерии и два легкой: уланское и гусарское.

В свободное от занятий время юнкера и подпрапорщики посещали друг друга и были между собой в дружеских отношениях. В шутку юнкера называли подпрапорщиков «крупой». Особенно часто приходили юнкера для пользования разбитым роялем в рекреационном зале. Иногда юнкеров и подпрапорщиков сводили в один класс для изучения какого-либо предмета, главным образом математики. Обращение в Школе было мягкое и гуманное, но военная дисциплина и субординация были доведены до крайней строгости.

Юнкера с особой любовью всегда вспоминали л.-гв. Уланского полка штабс-ротмистра Клерона, родом француза из Страсбурга. Он был очень приветлив, остроумен, любил шутки и каламбуры, что всех юнкеров сильно забавляло, и относился к ним дружески. Вообще, взаимоотношения командного состава с юнкерами и подпрапорщиками были сердечные и товарищеские. Взыскания и наказания были очень редким явлением. Обычно, по субботам, соблюдая строгую очередь, по два от кавалерии и пехоты, отправлялись во дворец Великого Князя Михаила Павловича, где обедали с Его Высочеством за одним столом.

В те далекие дни гвардейские юнкера не состояли при своих полках, а находились в Школе, где должны были пробыть два года, по прошествии которых выдержавшие экзамен производились в офицеры. Общей формы не было, каждый носил форму своего полка. Поступали в Школу не моложе 17 лет и старше, иногда бывали случаи и в 26. Большинство было домашнего воспитания из богатых домов и, за малым исключением, порядочные лентяи. Поступавших из разных учебных заведений было незначительное количество. По этой причине школьничество и шалости между юнкерами не имели большого успеха. Молодые люди, поступившие в юнкера, старались держать себя серьезно и солидно. Разговоры больше касались кутежей, женщин, светских новостей и службы. Все это было, конечно, незрело и легкомысленно, и все суждения отличались присущим юности увлечением, порывом и недостатком опыта, но побеги страстей отдельных лиц уже проявлялись и показывали склонности юношей.

Поступив в Школу Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров, Лермонтов между своими товарищами ничем внешне не выделялся. Фигура его не отличалась стройностью и красотой. Лицо оливкового цвета с крупными чертами было довольно приятное. Выражение глубоких, умных, больших, черных, как уголь, глаз было пронзительное, тяжелое и вместе с тем томное, невольно приводило в смущение того, на кого они были устремлены. Лермонтов знал силу своих глаз, и любил смущать и мучить людей робких и кротких своим долгим выразительным взглядом. Волосы имел темные и довольно редкие со светлой прядью немного выше лба, виски и широкий лоб, несколько открытые, хорошо очерченные губы, белые, как жемчуг, зубы и нежные красивые руки.

Он был невысокого роста, с большой головой и некоторой кривизной ног, как следствие болезни худосочия в детском возрасте, широкоплечий, плотный и немного сутуловатый. С юных лет Лермонтов мучился мыслью, что он некрасив и плохо сложен. Особенно усиливалось это сознание, когда зимой в большие морозы юнкера, отправляясь в отпуск, надевали шинель в рукава, сверх мундиров и ментиков; в таком одеянии он казался крайне неуклюжим, что он и сам признавал, и даже как-то раз нарисовал на себя в такой одежде карикатуру. Но, несмотря на свои недостатки, вся его наружность была необыкновенно привлекательной и невольно останавливала внимание каждого, даже незнакомого.

Вместе с тем, Лермонтов был весьма ловкий в физических упражнениях с очень развитыми, крепкими мышцами. Ему доставляло большое удовольствие показывать свою силу, главным образом в руках. В этом он часто состязался с юнкером Карачинским, известным в Школе, как замечательный силач, гнувший шомпола и делавший из них узлы, как из веревок. Он и Лермонтов уплатили много денег за испорченные шомпола кавалерийских карабинов унтер-офицерам, которым было поручено сбережение казенного оружия. Однажды во время такого соревнования, их обоих застал командир Школы генерал Шлиппенбах. Он крайне поразился такому занятию юнкеров, обоим сделал строгий выговор и отправил их на сутки под арест. Лермонтов презабавно передавал этот случай и при этом заливался громким смехом.

Лермонтов крепко сидел на лошади и был отличным ездоком, но в первые дни своего поступления в Школу, в конце ноября месяца, с ним произошло несчастье, грозившее его оставить калекой на всю жизнь. Однажды, после езды в манеже, будучи еще по школьному выражению новичком, подстрекаемый старшими юнкерами, чтобы показать свое знание в езде, силу, ловкость и смелость, Лермонтов сел на молодую, маловыезженную лошадь, которая начала вертеться и беситься около других лошадей, находящихся в манеже. Одна из них ударила его в правую ногу ниже колена и разбила ее до кости. Поэта без чувств вынесли из манежа. Он проболел более двух месяцев, находясь в доме своей бабушки К.А. Арсеньевой, квартира которой находилась на Мойке в доме Ланского вблизи Школы. Это позволяло тайно посылать ей своему внуку, которого она любила до обожания, разные пирожки, паштеты и сладости.

Добрая старушка была сильно огорчена случившимся и не отходила от больного. Все юнкера, товарищи поэта, знали ее, уважали и любили. Летом она жила в Петергофе, недалеко от кадетских лагерей, где обычно стояли юнкера Школы. В судьбе многих она принимала деятельное участие и многие из юнкеров часто бывали обязаны ей за различные просьбы перед начальством. Когда эскадрон проходил на конное ученье мимо ее дачи, старушка появлялась у окна и издали крестила своего Мишу и всех юнкеров, пока весь эскадрон длинной лентой не пройдет перед домом и не скроется из вида.

Физические упражнения юнкеров состояли из пешего строя, фехтования и танцев. Гимнастика в те времена не преподавалась. По пешему фронту Лермонтов, вследствие плохого сложения, был очень слаб. Эскадронный командир сильно нападал на него за этот пробел, но он не был в этом виноват. Лермонтов превосходно дрался на эспадронах и рапирах, и любил это занятие. Иногда между лучшими бойцами устраивались состязания, привлекавшие большое количество зрителей-юнкеров. Поэт принимал живое участие в этой борьбе и нередко выходил в ней победителем. Танцевал он изящно и легко, и считался одним из лучших танцоров.

Школьная программа включала математику, географию, историю, военное судопроизводство, топографию, фортификацию, артиллерию, тактику и военные уставы. Проходили также Закон Божий, российскую словесность, французский язык, нравственность. С большим усердием Лермонтов изучал русскую словесность и историю. Он часто скрывался в пустых классных комнатах, стараясь пробраться туда незамеченным, и там в полном одиночестве проводил время за чтением или писал «до позднего часа ночи». Самостоятельный выбор книг для чтения, без одобрения начальства, воспитанникам воспрещался, хотя это и не всегда исполнялось. Любители чтения занимались им, большею частью, по праздникам, когда юнкеров отпускали из Школы. Лермонтов приходил в отпуск к бабушке Арсеньевой по воскресеньям и праздникам, где много читал и всегда находился с книгой в руках, особенно с томиком Байрона или Вальтера Скотта на английском языке. Этот язык он знал, но не владел им свободно, как французским или немецким.

Лермонтов сильно превышал своих товарищей по уму и развитию. Разница была настолько велика, что между ними трудно провести границу. Летами он был не старше других, но больше их читал, имел шире кругозор, составил собственные взгляды на жизнь, которую успел достаточно изучить с разных сторон. По словам П.А. Висковатого: «Рано измученный несчастными обстоятельствами жизни поэт созрел не по летам, и, одинокий, вверял лишь музе свои мысли и скорбь души».

В Школе Лермонтов был в дружбе и в хороших отношениях со всеми юнкерами, но не выносил фальши, лжи и неискренности. Он обладал также способностью подмечать в каждом комические и слабые стороны. Отыскав эти свойства, он преследовал свою жертву колкими насмешками и остротами, выводил из терпения и, достигнув этого, успокаивался и оставлял ее в покое. Этой дурной привычки он не оставлял до конца своих дней, вызывая к себе неприязнь и вражду. Благодаря своим блестящим способностям и уму, он невольно сделался душою в удовольствиях, кутежах, похождениях и беседах. По природе он был одарен нежной, чуткой душой, всегда готовый оказать каждому услугу, повеселиться и составить компанию, но свет оказывал на него самое дурное влияние. Все хорошие порывы души и сердца он старался в себе заглушить и скрыть от других. Ему было стыдно признаться в любви и уважении к женщине. По его мнению, все это был ненужный романтизм и временная душевная слабость. Однако, в домашней обстановке поэт был приветлив, добродушен и ровного характера.

Близких друзей между юнкерами у Лермонтова было незначительное количество. Среди них он особенно тесно сблизился с В.А. Вонлярлярским, человеком уже пожившим, кончившим университет, добровольно променявшим гражданскую службу на военную, ставшим впоследствии известным беллетристом, автором «Большой барыни», талантливым музыкантом, художником и скульптором. Вонлярлярский своими неистощимыми рассказами «по вечерам» всегда привлекал большое количество юнкеров; Лермонтов не уступал ему в остроумии и шутках. К числу близких приятелей принадлежали также два брата Мартыновых, из которых младший, красивый и статный молодой человек, приобрел такую печальную известность в судьбе поэта. Юнкера называли Мартынова «Homo force» – свирепый человек. Он всегда хвастался своим здоровьем и силой, но после проявления этих качеств он обычно попадал в лазарет.

В то же время в роте гвардейских подпрапорщиков славился своим остроумием и юмором К.Я. Булгаков, более известный среди молодежи под именем Кости Булгакова, очень талантливый и музыкальный юноша. Шутки и остроумие его не ограничивались стенами Школы и были известны даже Великому Князю Михаилу Павловичу, над которыми он иногда много смеялся. Лермонтов охотно посещал гвардейских подпрапорщиков, там он соперничал в остроумии с Булгаковым и там же, под аккомпанемент Мишеля Сабурова, пелись нескромного содержания куплеты, шансонетки и песни Беранже. От сильных кутежей Булгаков рано закончил свою жизнь.

Лермонтов был непременным участником всех проказ, шуток и проделок юнкеров. Иногда, в свободное время, они собирались около рояля, который арендовали на зиму, и под аккомпанемент пели хором разные песни. Лермонтов присоединялся к песенникам и громко запевал совершенно другую песню, что вносило полный разлад в пение. Немедленно поднимался шум и нападки на Лермонтова, но он, довольный удавшейся шуткой, от души смеялся. Однажды к обеду было подано мясо под соусом. Лермонтов вспыхнул, бросил нож и вилку и возмущенно закричал:

Всякий день одно и то же!
Мясо под хреном,
Тем же манером!

Это очень развеселило всех присутствующих. Обычно все его шутки не носили злостного характера, а искрились добродушным юмором и весельем.

В учебных заведениях, главным образом закрытых, почти повсеместно существует обычай подвергать новичков различным испытаниям в отношении твердости и стойкости их характера, поведения и понимания товарищества. За неповиновение, неисполнение и неисправность следует наказание. Плохо приходится оказывающему сопротивление, держащемуся в стороне от товарищей, а особенно передающим своим родителям или родственникам обо всем происходящем в их среде, или жалующимся начальству. В первый год поступления в Школу новичку не разрешалось курить. Взыскания за курение были крайне строгими, вместе с виновниками отвечали и их начальники, поэтому отдельные унтер-офицеры и вахмистры не желали подвергать себя ответственности за людей, совершенно им незнакомых и ничем не доказавших крепость и верность дружбы. Чтобы считаться настоящим юнкером и товарищем, требовались неустрашимость и изобретательность в юнкерских проделках.

Подчиняясь общему взгляду на новичков, Лермонтов не оставался к этому безразличным и любил их помучить более чувствительным способом, выходящим из ряда обыкновенных испытаний. Проделки его в большинстве случаев производились по ночам. Перед наступлением времени ложиться спать он собирал в свою легкокавалерийскую камеру товарищей, один на другого садились верхом, покрывая себя и своего «коня» простыней, и держали в руке по стакану воды. Эту конницу Лермонтов называл «Нумидийским эскадроном». Выжидалось время, когда намеченная жертва засыпала и по данному сигналу «эскадрон » в глубокой тишине трогался с места, окружал койку обреченного и, внезапно сорвав с него одеяло, каждый выливал на него свой стакан воды. Проделав нападение, кавалерия трогалась галопом в свою камеру, оставляя свою жертву совершенно мокрой.

Иногда этот «Нумидийский эскадрон», главным образом состоявший из Лермонтова, Вонлярлярского, графа Тизенгаузена, братьев Череновых и Энгельгарда, плотно взявшись друг с другом за руки, быстро скользил по паркету легкокавалерийской камеры, сбивая с ног попадавшихся им навстречу новичков, припирая их к железным кроватям, при этом их умышленно задевали, стараясь сильно толкнуть плечом. Как-то раз при таком нападении «фланговый эскадрона» великан Тизенгаузен получил от новичка Боборыкина ответный удар в спину. Конница быстро рассыпалась по своим местам. Вечером, при возвращении с ужина, Боборыкин получил в затылок залп вареного картофеля. Промолчав, он разделся и лег спать. Такая покорность понравилась старшим, и с этого дня они оставили его в покое, тогда как другим еще долгое время Энгельгард продолжал вставлять в нос по ночам «гусара» – свернутую бумажку, наполненную нюхательным табаком.

Много пришлось пережить таких неприятных минут юнкерам-кавалергардам Нарышкину и Уварову. Оба они воспитывались за границей и плохо говорили по-русски. Лермонтов прозвал Нарышкина «французом» и обоим им не давал покоя. Обычно каждый юнкер в Школе имел какое-либо прозвище. Лермонтов получил название «Маёшки» от М-r Mayeux, горбатый урод, один из героев давно забытого французского романа. Похождения этого героя были изображены в целой серии карикатур. Лермонтову это название совершенно не подходило, но он всегда искренне смеялся над своей сутуловатостью и несколько неуклюжей наружностью. Впоследствии под именем «Маёшки» он описал себя в стихотворении «Монго».

В середине апреля Лермонтов вернулся в Школу, после продолжительной болезни от полученного удара в ногу копытом лошади и, несмотря на разные проделки и проказы, он выдержал экзамены в старший класс одним из первых, о чем он пишет 19 июня 1833 г. М.А. Лопухиной: «Я полагаю, что Вы будете рады узнать, что я, пробыв в Школе только два месяца, выдержал экзамен в первый класс и теперь один из первых… это все-таки внушает надежду на близкое освобождение». По окончании переводных экзаменов в конце июня 1833 г. по Школе был отдан приказ о выступлении в лагерь, находящийся в Петергофе, где она оставалась 2 месяца, и возвращалась обратно в августе месяце к началу учебных занятий. В лагере Школа размещалась в палатках по 3 аршина в длину и 2 ½ аршина в высоту. В каждой палатке находилось по 3 человека со всей амуницией и поклажей. Вся лагерная жизнь регулировалась приказами, издаваемыми по Отряду военно-учебных заведений, куда входили также правила посещения воспитанниками народных гуляний и садов, не иначе как командами при офицере, а в случае отпуска – с родственниками. Одно из таких гуляний ярко и красочно описано поэтом в поэме «Петергофский праздник».

В начале 1834 г. воспитанниками Школы стал издаваться рукописный журнал «Школьная Заря», выходивший по средам. Главное деятельное участие в издании этого журнала принимал Лермонтов, писавший стихи, поэмы и рисовавший карикатуры, а также Мартынов – прозу. Широко предлагалось каждому желающему помещать свои произведения в «Школьной Заре» и оставлять свои рукописи в назначенном для того столике, находившемся при кровати в одной из комнат. Подпись автора не являлась обязательной, рукописи могли оставаться и не подписанными. Накопившийся материал вынимался и сшивался в одну, общую тетрадь и вечером в присутствии всех юнкеров прочитывался. Таких тетрадей журнала было выпущено несколько номеров, но ни одна из них не сохранилась. Единственная подлинная тетрадь с нарисованными поэтом карикатурами имелась у его школьного друга кн. В.С. Вяземского, но в настоящее время местонахождение этой чрезвычайно ценной и интересной тетради неизвестно. Сохранились отдельные списки «Школьной Зари», по которым восстанавливаются тексты некоторых поэм, помещенных в журнале М.Ю. Лермонтовым в период его юнкерских лет. Между ними перу поэта принадлежали шуточная, нескромная поэма «Уланша», «Праздник в Петергофе», «Послание к Тизенгаузену», «Гошпиталь в Петергофе», «Юнкерская молитва» и «Ода», подписанные «гр. Диарбекир», но в большинстве все они были не для печати.

В прозе были написаны им под псевдонимом «Степанов» «Пограничные известия», где героем выведен его приятель по Школе кн. Шаховской, добрейшей души человек, всеобщий любимец, который всегда сердился, когда над ним подсмеивались. Он имел физический недостаток – большой нос, который юнкера находили похожим на ружейный курок, за что князь получил прозвища «Курок» и «князь-Нос». О нем в поэме «Уланша» упоминается:

Князь-нос, к седлу приник,

Никто рукою онемелой

Его не ловит за курок.

Обычно юнкера подшучивали над князем и рисовали разные карикатуры, где главным образом фигурировал его огромный нос. На одном из рисунков Шаховской был изображен лежащим на кровати в своей камере, с резко выделяющимся на подушке носом, а поблизости несколько юнкеров читают у стола «Историю носа кн. Шаховского», иллюстрированную картами, схемами, сочиненную его товарищами при ближайшем участии Лермонтова.

Князь Шаховской был крайне влюбчив. Посещая своих знакомых, он часто влюблялся и поверял свои сердечные тайны друзьям, обычно называя предмет своей любви «богиней». Как-то дежурный офицер, француз, штабс-ротмистр Клерон, случайно встретился с юнкером Шаховским в одном доме, где князь был влюблен в гувернантку недурной наружности, но довольно полную. Клерон, заметив увлечение Шаховского, решил подшутить над ним, начал ухаживать за гувернанткой и имел успех. Она осталась очарованной комплиментами и остротами Клерона. Шаховской был сильно взволнован легкомыслием и неверностью предмета своей страсти. Бывшие там юнкера рассказали о шутливом поведении Клерона. По этому случаю Лермонтов тотчас написал короткий, но ядовитый экспромт:

О, как мила Твоя богиня,
За ней волочится француз,
У нея лицо, как дыня,
Зато…, как арбуз.

«Гошпиталь в Петергофе» – рассказ в стихах, героями которого являются юнкера кн. А.И. Барятинский, впоследствии фельдмаршал, покоритель Кавказа, и Н.И. Поливанов, известный под именем «Лафа». Оба – товарищи поэта по Школе. Однажды они устроили ночной поход в госпиталь, ради любовного развлечения. Кн. А.И. Барятинский в темноте, по ошибке, вместо красивой служанки обнимает слепую, дряхлую старуху, поднявшую крик, на который прибегает служитель со свечой, бросается на князя и сваливает его, но в этот момент подоспевший Поливанов, покоритель красавицы служанки, сбивает служителя и освобождает кн. Барятинского. Несколько бутылок шампанского смягчают неприятное впечатление от прошедшей ночи.

Самым любимым, самым известным стихотворением среди юнкеров была знаменитая поэма Лермонтова «Уланша», которая была распространена в многочисленных копиях. В этой поэме описывается переход юнкеров из Петербурга в лагерь Петергофа, но главным образом ночлег шумного, веселого уланского отделения в деревне Ижорке недалеко от

Стрельны. В этой деревне между юнкерами-уланами славилась красотой молодая, бойкая жительница, названная юнкерами «Уланшей». Она и послужила героиней поэмы.

Идет наш шумный эскадрон
Гремящий, пестрою толпой.
Повес усталых клонит сон
Уж поздно, темной синевой
Покрылось небо, день угас,
Повесы ропщут…

Пора расстаться им с конем.
Как должно, вышел на дорогу
Улан с завернутым значком;
Он по квартирам важно, чинно
Повел начальников с собой,
Хотя признаться, запах винный
Изобличал его порой.

Но без вина, что жизнь улана?
Его душа на дне стакана,
И кто два раза в день не пьян,
Тот, извините, не улан!

Сказать вам имя квартирьера?
То был Лафа, улан лихой,
С чьей молодецкой головой
Ни доппель-кюммель, ни мадера,
Ни даже шумное Аи
Ни разу сладить не могли…

Лермонтов был натура, богато одаренная талантами и способностями в разных отраслях искусства. Он отлично играл на рояле и на скрипке, хорошо пел романсы, вернее говорил речитативом. Он очень недурно рисовал отдельных лиц, пейзажи и целые группы. Его рисунки отличались живостью, бойкостью и уверенностью карандаша. Поэт обладал способностью метко и характерно схватывать отличительные черты изображаемых лиц, зарисованных им на портретах и карикатурах. Несколько таких удачных и верных рисунков было им сделано в Школе, причем он имел обыкновение делать зарисовки во время занятий и лекций. Такой альбом многочисленных рисунков, главным образом относящихся к школьному пребыванию поэта, был передан в дар Лермонтовскому музею бывшим воспитанником Школы Н.Н. Манвеловым, выпуска 1835 г. В этой тетради помещено много рисунков Лермонтова из времен его юнкерской жизни. На одном из них была нарисована учебная езда юнкеров.

Посередине манежа стоит командир эскадрона полковник Стунеев с бичом в руке, головной уланский юнкер Поливанов (Лафа), отличавшийся своей посадкой и ездой, затем жолонерский унт.-офицер Жолмир, за ним гусарский юнкер Вонлярлярский, близкий друг поэта и сосед по койке. Очень удачно и характерно был изображен дежурный офицер и преподаватель кавалерийского устава шт.-ротмистр В.И. Кнорринг, известный своими романтическими похождениями. Отлично был сделан поясной портрет отделенного унт.-офицера 4-го уланского взвода Хомутова, облокотившегося, в шинели внакидку и несколько других зарисовок отдельных юнкеров, послуживших Лермонтову оригиналами для его юнкерской тетради.

В 1834 году, для поступления в Артиллерийское училище, приехал в Петербург родственник и друг поэта А.П. Шан-Гирей. Он привез Лермонтову привет от В.А. Лопухиной, девушки, которую Лермонтов любил первой, чистой, юношеской любовью, считавшейся им своей невестой. Она вышла замуж, по воле родителей, за Бахметьева. Этот удар внутренне поэт тяжело переживал, но внешне отнесся к привету Вареньки вполне равнодушно, что вызвало между друзьями ссору, правда, скоро окончившуюся примирением.

По словам Шан-Гирея, «нравственно Лермонтов в Школе переменился не менее, чем физически, следы домашнего воспитания и женского общества исчезли», появился грубоватый, небрежный тон, юношеское удальство лихости и разгула, без чего кавалерист не считался кавалеристом. Свой талант к поэзии и способности к рисованию он использовал на карикатуры и шуточные, нескромные по содержанию произведения, получившие широкое распространение среди военной молодежи. Все это было наносное, напускное, юношеское и совершенно не соответствовало душевным качествам и характеру Лермонтова и исчезло вместе с производством его в офицеры. Но первая репутация сильно ему повредила и долго оставалась препятствием для оценки личности поэта в обществе.

Наряду с юношескими проказами и разного рода увлечениями, полученное Лермонтовым в Школе воинское воспитание, дух традиций конницы, славные геройств подвиги русской армии и ее вождей захватили его и оставили глубокий, неизгладимый след во впечатлительной, чуткой душе поэта, развили в нем чувство истинного патриотизма и укрепили сознание долга, чести и доблести. Впоследствии, будучи переведен в Тенгинский пехотный полк, Лермонтов принимал деятельное участие в покорении Кавказа, отличаясь в боях с чеченцами исключительной храбростью и мужеством, за что был представлен к Владимиру 4-й степени с мечами и золотому оружию, но, благодаря неприязненному отношению к поэту высоких правящих кругов в Петербурге, обе награды были отменены.

В юнкерские годы Лермонтов написал большую поэму «Хаджи Абрек» и несколько лирических стихотворений, изменил вариант «Демона» и продолжал работу над начатой еще в Москве повестью «Вадим». Поэт старался скрывать от окружающих свои произведения, читал их неохотно и редко, и не давал списывать даже близким друзьям. Родственнику и товарищу по Школе Н.Д. Юрьеву как-то удалось получить от него поэму «Хаджи Абрек». Завладев ею, Юрьев отнес поэму к журналисту Сенковскому, напечатавшему ее, к удивлению поэта, в начале 1835 г. в «Библиотеке для чтения». Лермонтов был взбешен поступком Юрьева, к счастью, поэма имела успех, никто ее не критиковал, но все же он еще не решался печатать свои произведения. В Школе поэма «Хаджи Абрек» была представлена Лермонтовым преподавателю русской словесности В.Т. Плаксину. Прочитав ее, Плаксин поднялся на кафедру и в присутствии всего класса торжественно произнес: «Приветствую будущего поэта России». Никто не подозревал и не предполагал блестящего и великого таланта Лермонтова, но все же чувствовалось, что он может быть гордостью Гвардейской Школы и бессмертной славой России.

По прохождению в Школе Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров двухгодичного курса науки и строевых занятий, питомцам предоставлялось право производства в офицеры, для чего необходимо было пройти предварительный смотр и экзамен в присутствии Великого Князя Михаила Павловича, в то время командира Гвардейского корпуса и Начальника всех военно-учебных заведений. Для смотра приводился в Михайловский манеж пехотный батальон в полном составе. Великий Князь поочередно вызывал для командования батальоном или ротой гвардейских подпрапорщиков и одновременно производил экзамен в знании строевой пехотной службы, а кавалерийским юнкерам верховой езды и кавалерийского устава. Только успешно выдержавшие испытание производились в гвардию, иначе в армию или оставлялись до следующего года. Такой смотр был произведен Великим Князем юнкерам и подпрапорщикам 10-го выпуска 1834 г. Большая часть юнкеров оказалась «весьма твердой в верховой езде, а пехотных подпрапорщиков всех вообще совершенно знающими свое дело», на основании чего последовал 22 ноября 1834 года Высочайший приказ «по кавалерии о производстве по экзамену из юнкеров в корнеты», в том числе, Лермонтова лейб-гвардии в Гусарский полк.

В следующем 1835 г. М.Ю. Лермонтову был выдан официальный патент за подписью Военного министра графа А.И. Чернышева, удостоверяющего производство 22 ноября 1834 г. в корнеты гвардии.

БОЖИЕЮ МИЛОСТЬЮ

МЫ НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ

ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ

и прочая, и прочая, и прочая

Известно и ведомо да будет каждому, что МЫ Михаила Лермонтова, который НАМ Юнкером служил, за оказанную его в службе НАШЕЙ ревность и прилежность, в НАШИ Лейб-гвардии Корнеты тысяча восемьсот тридесять четвертого года Ноября двадцать второго дня Всемилостивейше пожаловали и учредили; якоже МЫ сим жалуем и утверждаем, повелевая всем НАШИМ подданным оного корнета Михаила Лермонтова за НАШЕГО Корнета Гвардии надлежащим образом признавать и почитать: и МЫ надеемся, что он в сем, ему от НАС Всемилостивейше пожалованном чине, так верно и прилежно поступать будет, как то верному и доброму Офицеру надлежит. Во свидетельство чего МЫ сие Военному Министерству подписать и Государственною НАШЕЮ печатью укрепить повелели.

Одновременно с Лермонтовым 10-го выпуска Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров лейб-гвардии в Гусарский полк были произведены два брата Андрей и Александр Череновы, а 1 января 1835 г. 11 выпуска, но со старшинством 22 ноября 1834 г., вышли в тот же полк его школьные товарищи кн. Николай Вяземский и Александр Тиран, производство которых было отсрочено на некоторое время.

Так незаметно, быстро промелькнули и окончились два года, проведенные М.Ю. Лермонтовым в стенах Гвардейской Школы. Память о его пребывании была увековечена созданием при Николаевском Кавалерийском Училище Лермонтовского Музея, где были собраны многочисленные предметы, относящиеся к имени великого поэта, а в 1914 году, по проекту скульптора Б. М. Микешина в саду Школы был воздвигнут памятник М.Ю. Лермонтову, прожившему так мало и так много сделавшему русскому народу и русской литературе.

К. Скуридин. Юнкерские годы М.Ю. Лермонтова в Школе Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров 1832–1834 гг. // «Памятка Николаевского Кавалерийского училища», Париж, 1969. (Печатается в сокращении)

Мариинский дворец – здание Заксобрания Санкт-Петербуга. Бывшее здание Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров, в которой учился Лермонтов

Но если музыкальное развитие Модеста шло более или менее равномерно, то общее образование со времени поступления в школу гвардейских подпрапорщиков получило не совсем благоприятное направление. Будущие гвардейцы (старшие именовались «господами корнетами», младшие - «юнкерами») должны были научиться красиво стоять в строю, маршировать, отдавать честь, четко выполнять ружейные приемы, командовать солдатами и при случае уметь защитить «честь мундира». Приготовление уроков и серьезные занятия считались среди воспитанников скучным и недостойным делом. Отношения с преподавателями держались на основах военной дисциплины и подчинения. Старшие воспитанники часто жестоко третировали младших - отнимали ужин, булки, чай, заставляли прислуживать себе. А. И. Куприн в романе «Юнкера» ярко описал эту традицию, назвав ее «дурацким обычаем, собезьяненным когда-то, давным-давно, у немецких и дерптских студентов и обратившимся на русской черноземной почве в тупое, злобное, бесцельное издевательство». Жаловаться было не принято; ябед беспощадно били.

Преподавали в школе математику, химию, естествознание, отечественную историю, русский и французский языки, закон божий. Важнейшими предметами считались военный устав и строевая подготовка. Режим дня был по-военному строг - каждый час дня расписан.

И все же, несмотря на казарменную атмосферу, в школе при желании можно было получить неплохие знания по отдельным предметам; в ней преподавали и знающие специалисты, в том числе университетские профессора. Химию, например, вел А. А. Воскресенский, «дедушка русских химиков» - зачинатель самостоятельного русского направления в химии. Повезло и с преподавателями русского языка: это были Тимофеев, Прокопич, лично знавший Гоголя, и Комаров, общавшийся с Белинским. Они сумели захватить воспитанников интересом к русской литературе. Комаров так артистично читал на уроках отрывки из гоголевских произведений, что для Модеста эти уроки стали любимыми. Ведь в Петропавловской школе, где основным языком был немецкий, не было возможности почувствовать и оценить вкус подлинного русского языка.

Общительность, доброта и благожелательность Модеста помогли ему приспособиться и к этой новой среде. Товарищи его любили, и во время каникул он часто гостил у них, с удовольствием участвуя в домашних праздниках. Учеба по-прежнему давалась ему легко: он всегда оказывался в десятке лучших учеников. Интерес к знаниям хоть и не мог активно развиваться в этой обстановке, но по крайней мере не пропадал. Модест много читал, увлекался философией, очень интересовался историей, переводил для товарищей, не знающих немецкого языка, сочинения швейцарского писателя И. К. Лафатера. Характерно, что уже в юношеские годы отчетливо определился интерес Мусоргского к двум областям - истории и психологии, интерес, определивший в дальнейшем направление его творческих исканий в музыке.

Вообще тягой к знаниям Модест выделялся из среды товарищей, чем иногда даже беспокоил благоволившего к нему директора школы Сутгофа. «Какой же, mon cher, выйдет из тебя офицер»,- отечески журил воспитанника директор.

Но - увы! юноша поневоле отдавал дань и тем «традициям», которые царили в школе. Привычка к кутежам на праздниках и каникулах, к безалаберности и мотовству не прошла бесследно; все это отрицательно сказалось в дальнейшем. В развлечениях и пирушках с юнкерами Модест Мусоргский был незаменим: его часто просили поиграть - ведь он славился в школе как замечательный пианист. Мусоргский любил импровизировать за фортепиано, но импровизаций не записывал, так как не был этому обучен. Лишь одну импровизацию юного виртуоза записал сам Герке - это была лихая полька Porte-enseigne («Подпрапорщик»), изданная благодаря содействию Герке у Бернарда в 1852 году (о чем Мусоргский в зрелом возрасте очень сожалел).

Музыкальность Модеста проявлялась не только за фортепиано: он еще отлично владел голосом (у него был приятный баритон) и пел в церковном хоре юнкерской школы. Для товарищей он пел и арии из модных тогда итальянских опер. Уже в то время проявилось замечательное качество Мусоргского-интерпретатора: искренность исполнения, полное подчинение музыкальной стихии.

Каждую субботу подпрапорщики собирались для общих занятий, где готовились к «парадировкам», а по воскресеньям в Михайловском манеже проводились «разводы с церемонией», на которых часто присутствовали великий князь Михаил Павлович и сам Николай I. Для этих представлений выделялось обычно двенадцать человек; естественно, отбирались самые изящные и вымуштрованные воспитанники. Однажды этой чести удостоился и Мусоргский-младший. Он так ловко выполнил свое задание, что был замечен и удостоен высочайшего одобрения. Генерал Сутгоф был доволен. Изящными манерами, музыкальными способностями, отличным французским языком и умением держаться Модест Мусоргский настолько расположил к себе генерала, что тот даже предложил ему музицировать в четыре руки со своей дочерью, также занимавшейся у Герке.

На втором году учебы в гвардейской школе, в 1853 году, началась русско-турецкая (Крымская) война. Когда схлынула волна шапкозакидательских настроений, оказалось, что положение русских войск весьма тяжелое. Около года продолжалась осада Севастополя. В феврале 1855 года скончался скоропостижно Николай I; сменивший его на престоле Александр II попытался поправить военное положение; старшеклассников чуть было не отправили на фронт. Но после сдачи Севастополя поражение оказалось неизбежным, и в 1856 году России пришлось подписать мирный договор на очень невыгодных условиях.

Для юного и полного молодых надежд гвардейского офицера социальные и исторические проблемы пока еще не вставали во всей своей остроте. В 1856 году Модест Мусоргский окончил гвардейскую школу. Как одного из лучших выпускников его определили на службу в лейб-гвардии Преображенский полк , славящийся еще с петровских времен. После окончания школы Мусоргский вместе с матерью и братом (тоже гвардейцем Преображенского полка) поселился на частной квартире в Петербурге. Отец умер еще в 1853 году, оставив семье жалкие остатки расстроенного состояния. Правда, недостаток средств еще не сказывался.

Появление кавалерийского «ВУЗа»
В апреле 1809 года в Санкт-Петербурге был сформирован особый учебный кавалерийский эскадрон, предназначением которого являлась подготовка унтер-офицеров (ежегодно по 100 человек) и музыкантов для кавалерийских полков.
В начале 1860-х годов назначение эскадрона несколько расширилось: «Его задачей стала подготовка офицеров и нижних чинов для обучения ими верховой езде в кавалерийских полках, а также для теоретического и практического образования кавалерийских офицеров и подготовка из них инструкторов» (из положения об Учебном эскадроне).
В 1875 году, когда начальником подразделения являлся полковник Константин Львович фон Штейн, эскадрон, базировавшийся до этого в Павловске, переехал в Аракчеевские казармы на Шпалерной улице. К этому времени здесь уже завершается строительство специального манежа и конюшен. В 1882 году учебный кавалерий­ский эскадрон становится Офицерской кавалерийской школой и получает статус военно-учебного заведения императорской армии.

К началу ХХ века по мере расширения задач и штата школы ее территория увеличивалась, казармы вмещали 1200 человек только нижних чинов (офицеры постоянного состава квартировались в отдельных флигелях), а конюшни могли вместить более 800 (!) лошадей.
Для занятий верховой ездой и строевой подготовки в распоряжении школы находились три собственных больших манежа, один малый и пристройка для вольтижировки и работы на корде (сейчас мы бы назвали ее «бочка»). Что и говорить, с материально-техническим оснащением учебного заведения, которое, кстати, находилось в прямом подчинении у генерал-инспектора кавалерии, проблем не было.
Надо отметить, что по качеству образования школа могла соперничать с другим известным специализированным центром подготовки кавалеристов – Николаевским училищем – и по праву считалась одним из элитных учебных заведений столицы.

Учебная программа
Школа состояла из нескольких отделов: эскадронных и сотенных командиров, инструкторского, отдела наездников нижних чинов, учебной кузницы и эскадрона школы. Про­должительность ос­­новного курса обучения для офицеров составляла два года (для казачьих командиров – десять с половиной месяцев), для нижних чинов – год и 11 месяцев. Дополнительно в учебной кузнице школы был разработан специальный курс по ковке и изготов­лению подков, который длился 10,5 месяца.

Надо сказать, что программа теоретических занятий была довольно сложной и насыщенной, включала в себя такие дисциплины, как «теория верховой езды», «иппология», «теория ковки», «воинские уставы и наставления до кавалерии относящиеся», «сведения по истории конницы».
Практические занятия были еще более разнообразными: «верховая езда на выезженных лошадях», «выездка молодых лошадей», «работа лошади на развязном троке», «вольтижировка», «езда без стремян и поводьев», «занятия по тактике», «фехтование и рубка», «ковка лошадей», «изучение лошади по экстерьеру и ознакомление со способами и приемами лечения лошадей в наиболее частых случаях заболевания»; в летний период к ним добавлялись «дальние пробеги», «плавание», «тактические занятия в поле», «кадровое учение» и «парфорсная охота».

Главный журнал о лошадях
Недалеко от казарм школы жил князь Дмитрий Петрович Багратион, который в 1915 году стал советником Главного управления государственного коннозаводства. Полковник Багратион был помощником начальника Офицерской кавалерийской школы и инструктором по верховой езде, а кроме того, являлся ответственным редактором журнала «Вестник русской конницы».
Как говорил тогда князь: «Уже давно назрела необходимость в специальном литературном органе, в котором все любящие конное дело могли бы свободно обмениваться мыслями и объединять свою работу» .
Собственно, с этой лишь целью генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич (младший) и разрешил издавать собственный, независимый журнал при Офицерской кавалерийской школе. Редакция находилась прямо на территории школы, в доме 51 на Шпалерной улице.
К сожалению, «Вестник русской конницы» выпускался сравнительно недолго: с 1906 по 1914 год, но периодичность составляла 24 номера в год. Для своего времени журнал был прекрасно иллюстрирован, авторами являлись ведущие специалисты страны, а темы статей были самые разнообразные, среди которых впервые за всю историю печатных изданий в России появилась специальная рубрика, посвященная конному спорту. Война стала причиной прекращения работы издания, а впоследствии попыток воссоздать его уже никто не предпринимал.

Кузница героев
Офицерская кавалерийская школа в Петербурге являлась уникальным центром подготовки армейских кадров. Среди выпускников и преподавателей этого учебного заведения оказались по истине вершители судеб нашего государства. Например, начальником школы с 1886 по 1897 год был Владимир Александрович Сухомлинов, будущий военный министр.
В 1907 году на обучение в школу из Приморского драгунского полка командируется Семен Михайлович Буденный, который показывает блестящие результаты на обязательных соревнованиях – как бы мы сейчас сказали – «по молодым лошадям». Здесь он получает звание младшего унтер-офицера, но командование его полка не дает ему возможности доучиться до конца и отзывает его обратно уже через год.
Четырьмя годами позже курс обучения в школе успешно проходит и один его главный противник времен Гражданской войны – «черный барон» Петр Николаевич Врангель. Среди участников белого движения было немало и других выпускников Офицерской кавалерийской школы, например Петр Владимирович фон Глазенап (выпуск 1913 года), граф Федор Артурович Келлер (1889), Петр Николаевич Краснов (1909).

Слева направо: князь А.С. Гагарин, штабс-ротмистр А.П. Родзянко (верхом),
корнет Н.В. Сипягин, поручик барон А.А. Корф, корнет П.П. Баранов. 1909 год

Самый первый успешный спортсмен в истории российского конного спорта, участник Олимпиады 1912 года в Стокгольме Александр Павлович Родзянко именно здесь в 1906–1907 годах проходил курс обучения и получил необходимые основы мастерства верховой езды, что позволило ему сразу по окончании поступить во всемирно известную кавалерийскую школу в Сомюре (Франция).

Самый авторитетный генерал
Имя генерала Алексея Алексе­евича Брусилова – прославленного полководца времен Первой мировой войны, автора беспрецедентной наступательной операции на Юго-Западном фронте в 1916 году – известно всем любителям истории. Но мало кто знает, что более четверти века этот талантливейший кавалерист и большой знаток лошадей посвятил Офицерской кавалерийской школе.
Будущий военачальник поступил на обучение в школу в 1881 году, закончил ее с отличием и остался преподавателем по верховой езде и выездке молодых лошадей. В 1891 году Алексей Алексеевич повышается до начальника отдела эскадронных и сотенных командиров. Весной 1898 года Брусилов отправляется в командировку в Германию, Австрию и Францию с ответственной миссией осмотра кавалерийских полков и школ, а также приобретения лошадей.

С 1902 года Алексей Алексеевич занимает должность начальника школы, но уже в 1906 году вынужден покинуть любимую «alma mater» в связи с переводом во 2-ю гвардей­скую кавалерийскую дивизию в качестве командира (армии нужны были не только талантливые учителя, но и настоящие полководцы). Дальнейшая деятельность генерала на долгие годы полностью по­глотила война. Но на закате своей жизни, уже в советской России, Брусилов вновь вернулся к лошадям. Его назначили главным инспектором Главного управления коннозавод­ства и коневодства РСФСР.
Благо­даря огромному авторитету Бруси­лова в военной среде, его охотно назначали и на другие должности, связанные с кавалерией, привлекали к чтению лекций в Академии РККА. Собственно, Алексей Алексе­евич стал одним из немногих положительных примеров сотрудни­чества высших военных чинов императорской армии с большевиками, и одной из главных его заслуг вполне можно считать тот факт, что именно он передал бесценные знания и опыт по работе с лошадьми и все премудрости верховой езды и конного спорта следующим поколениям, независимо от цвета флага, под которым они выступают.

Тот самый англичанин
Джеймс Филлис (1834–1913) по праву считается лучшим берейтором и теоретиком выездки своего времени. Вся Европа восхищалась его мастерством, личные одобрения он неоднократно получал от австрийской императорской четы, а император Франц Иосиф подарил ему лучшего жеребца своего завода – серого Маэстозо. В Петербурге Джеймс Филлис впервые появился осенью 1897 года, уже в преклонном возрасте выступив в цирке Чини­зелли. Это был настоящий триумф высшей школы выездки.
Пораженный мастерством англичанина, генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич доверяет ему подготовку смены лошадей Импера­торской придворной конюшни (за успешное выполнение этого задания Филлис получает государственную награду), а затем отдает ему в работу собственных лошадей. Укротив буквально за два месяца двух великанов, «таскающих на галопе», Джеймс Филлис упрочил свой авторитет кудесника выездки, и с 1898 года он на десять лет становится старшим преподавателем верховой езды в Офицерской кавалерийской школе, а его методика работы ложится в основу кавалерийского устава кавалерии сначала императорской, а затем и Красной армии.
По этой системе были впоследствии подготовлены все великие советские спортсмены ХХ века. На похоронах Джеймса Филлиса в 1913 году в Париже российский военный атташе генерал Алексей Алексеевич Игнатьев, лично знавший великого мастера, возложил на его могилу огромный венок из живых цветов с надписью: «Les eleves reconnaissants de la cavalerie russe» («От благодарных учеников из русской кавалерии»).

Всему виной война
Самый главный парадокс Офицерской кавалерийской школы заключается в том, что прекращение ее деятельности связано с началом Первой мировой войны: ведь, казалось бы, именно с целью подготовки армейских кадров она изначально создавалась – и в тяжелые военные годы значение школы как важнейшего учебного центра для кавалерии должно было только возрасти…
Но все генералы, руководящие этим учебным заведением, с преподавательской деятельности были вынуждены переключиться на выполнение своих прямых обязанностей, а по­стоянный офицерский состав школы был объединен в элитный кавалерийский полк (представьте себе, какую страшную боевую силу представляло это подразделение, укомплектованное такими квалифицированными всадниками), который был брошен в пекло Первой мировой. Большая часть этих людей так и не вернулись с полей сражений. 1914 год стал последним в истории Офицерской кавалерийской школы.
После революции казармы и все постройки больше никогда не использовались по назначению, но через таких выдающихся людей, как С.М.Буденный, А.А.Брусилов и А.А.Игнатьев, ниточка великой школы в Советском Союзе была протянута сквозь Высшие Красно­знаменные курсы усовершенствования командного состава кавалерии (в городе Новочеркасске) в знаменитую Краснознаменную высшую офицерскую кавалерийскую школу (базировавшуюся в Хамовническом манеже в Москве)